проснулся утром весь в бреду. таблетку съел -- не помогло.
Если бы я могла рассказать об этом поянтно.
Моя рефлексия по поводу отношений я—мир ходит по траектории маятника.
Когда я еще не задумывалась обо всём этом, но уже начала дружить с кем-то, я не разделяла себя и близких мне людей, то есть были мы, в составе которых я и мои близкие, а были все остальные, которые ничего не понимали. Это противопоставление было четким, включало в себя все возможные позиции, но при этом я не воспринимала себя отдельно, а друзей отдельно, мне даже сложно сейчас описать такую модель. Оглядываясь назад, я вспоминаю, понимаю это, и мне тогда было хорошо, несмотря на то, что я просто не знала, что может быть по-другому.
Потом постепенно всё стало меняться, и на втором курсе я очень чётко, очень ясно осознала, что кто бы ни был со мной, я всё равно изначально один. Это, конечно, был один из рубежей, и обо всём этом я писала (или мне снова казалось, что писала), и это было связано во многом с лекциями Б.В. по Набокову. Я осознала, что никогда не узнаю, как это в голове у другого получается, ни ког да, ну то есть вообще никогда, и никто никогда не будет понимать, как у меня в голове это получается. Кроме всех прочих, даже самые близкие люди никогда не поймут тебя всего, даже самые родные, сколько бы ты с ними ни был, лучшая подруга с детства, даже твои родители, даже твоя близняшка, никто. Всегда остается некий зазор, которое непознаваемое, и отчасти это и есть твое самое личное пространство, то, что никогда и никому. И это связано со всем сразу, и с космической, как правило, разницей в жизненном контексте, и с чертами характера каждого, и с тем, что мысль изреченная есть ложь - мы никогда не сможем рассказать, что чувствуем и что думаем на самом деле. Я восприняла это, это аксиома, от которой больше никуда не деться, это тот грунт, на котором строить. И я была счастлива, я была сама с собой, у меня жизнь какая-то цветная стала, мне было необходимо такое одиночество, я откопала в себе внутреннюю жизнь, и наслаждалась ею, я была спокойна.
Сейчас, в этой осени, маятник снова качнулся в сторону, и каждый новый момент, напоминающий о тотальном одиночестве, вызывает во мне страшную тоску и ощущение бессилия. Нет, я ничего не забыла, и понимаю то, что надо понимать, знаю, что ничего не изменится. Меня и не раздражает эта ситуация, это же то же самое, что злиться на каменную стенку. Аксиома остается, меняется моё внутреннее ощущение, меняется в каждом следующем положении маятника значение этой аксиомы. Сейчас я испытываю от нее страх и усталость, сейчас мне катастрофически нужен человек, который всю вот меня поймёт, хотя и прекрасно осознанию, что абсолюта нет, всегда остается щелочка, зазор. А так хочется, потому что тогда не надо было бы тратить силы на попытки объяснений, на переживания, и на вообще всё; тогда было бы спокойствие. Конечно, известно, откуда растут ноги, и тут много причин. И понятно, что когда я влюблюсь, когда появится внешний объект размышлений, это почти перестанет занимать меня, рефлексия в этом плане отпустит, маятник качнется. Но я ничего не могу с собой поделать, сейчас меня очень пугает не то что видимое отсутствие, а принципиальная невозможность человека, который меня всю со всеми потрохами поймёт.
Моя рефлексия по поводу отношений я—мир ходит по траектории маятника.
Когда я еще не задумывалась обо всём этом, но уже начала дружить с кем-то, я не разделяла себя и близких мне людей, то есть были мы, в составе которых я и мои близкие, а были все остальные, которые ничего не понимали. Это противопоставление было четким, включало в себя все возможные позиции, но при этом я не воспринимала себя отдельно, а друзей отдельно, мне даже сложно сейчас описать такую модель. Оглядываясь назад, я вспоминаю, понимаю это, и мне тогда было хорошо, несмотря на то, что я просто не знала, что может быть по-другому.
Потом постепенно всё стало меняться, и на втором курсе я очень чётко, очень ясно осознала, что кто бы ни был со мной, я всё равно изначально один. Это, конечно, был один из рубежей, и обо всём этом я писала (или мне снова казалось, что писала), и это было связано во многом с лекциями Б.В. по Набокову. Я осознала, что никогда не узнаю, как это в голове у другого получается, ни ког да, ну то есть вообще никогда, и никто никогда не будет понимать, как у меня в голове это получается. Кроме всех прочих, даже самые близкие люди никогда не поймут тебя всего, даже самые родные, сколько бы ты с ними ни был, лучшая подруга с детства, даже твои родители, даже твоя близняшка, никто. Всегда остается некий зазор, которое непознаваемое, и отчасти это и есть твое самое личное пространство, то, что никогда и никому. И это связано со всем сразу, и с космической, как правило, разницей в жизненном контексте, и с чертами характера каждого, и с тем, что мысль изреченная есть ложь - мы никогда не сможем рассказать, что чувствуем и что думаем на самом деле. Я восприняла это, это аксиома, от которой больше никуда не деться, это тот грунт, на котором строить. И я была счастлива, я была сама с собой, у меня жизнь какая-то цветная стала, мне было необходимо такое одиночество, я откопала в себе внутреннюю жизнь, и наслаждалась ею, я была спокойна.
Сейчас, в этой осени, маятник снова качнулся в сторону, и каждый новый момент, напоминающий о тотальном одиночестве, вызывает во мне страшную тоску и ощущение бессилия. Нет, я ничего не забыла, и понимаю то, что надо понимать, знаю, что ничего не изменится. Меня и не раздражает эта ситуация, это же то же самое, что злиться на каменную стенку. Аксиома остается, меняется моё внутреннее ощущение, меняется в каждом следующем положении маятника значение этой аксиомы. Сейчас я испытываю от нее страх и усталость, сейчас мне катастрофически нужен человек, который всю вот меня поймёт, хотя и прекрасно осознанию, что абсолюта нет, всегда остается щелочка, зазор. А так хочется, потому что тогда не надо было бы тратить силы на попытки объяснений, на переживания, и на вообще всё; тогда было бы спокойствие. Конечно, известно, откуда растут ноги, и тут много причин. И понятно, что когда я влюблюсь, когда появится внешний объект размышлений, это почти перестанет занимать меня, рефлексия в этом плане отпустит, маятник качнется. Но я ничего не могу с собой поделать, сейчас меня очень пугает не то что видимое отсутствие, а принципиальная невозможность человека, который меня всю со всеми потрохами поймёт.
