проснулся утром весь в бреду. таблетку съел -- не помогло.
Считается, что разлука делает сильнее - людей и их отношения-эмоции. Но Мечтательница говорила, что разлука укрепляет чувства только первые несколько месяцев, а потом остаётся только новая тень. Не знаю, что более реально, наверное, все же это сильно зависит и от отношений, и от расстояний, и от сроков. На мою дружбу со столичными никак не влияют эти пресловутые восемь часов, разве что я не могу встретиться за чашкой кофе и посмотреть в глаза всегда, когда хочется; но сказать, что кто-то забывает, от кого-то утаивает - чушь. Но: девять месяцев дружбы, а потом Петербург-Владивосток, редкие смс и целый год; можно и не выдержать.
Она прилетела, конечно, другая; похудевшая, с длинными волосами, крашеная в другой оттенок светло-рыжего, с жемчужинками и-тут-и-там, она сразу оказалась не похожа на нашу Оленьку Долинскую, которую мы_так_ждали. Уставшая, эта девочка не удивилась, что мы оказались в десять часов у ее парадной, с цветами, бледные и вздернутые; зато как радовалась, увидев нас, ее сестра Наташа и мама. Побежали целовать, обнимать, восторгаться.
Наши с Катей детские "люблю", катино "она меня спасет", мое "она же не забудет" остались нам монетками звенеть в копилке памяти; как будто не было, как будто напрасно, как будто не всерьез. Час наших разговоров, - ее монолога, - и для нас только непонятки, обида, у Кати едва ли не истерика. Страшно? да. Потому что ждали, потому что едва не молились, потому что целый год, потому что это же наша Оленька. Теперь она взрослая, семнадцатилетняя, почти столичная после маленького городка под Владивостоком, почти состоятельная, почти влюбленная; девушка-почти.
Но вот Петербург встретит ее холодным ветром и припухшими губами, мокрым асфальтом и высокими ценами. Ее встретят люди, которым все так же навсенаплевать, за этот год не изменилось ровным счетом ничего, ни в нашей жизни, ни в жизни горожан. Спесь собьют, а мы, кажется, всегда будем ждать Дольку обратно, в наши детские-девичьи горести и счастья.
Я еще чувствую ее запах на своих плечах.
Она прилетела, конечно, другая; похудевшая, с длинными волосами, крашеная в другой оттенок светло-рыжего, с жемчужинками и-тут-и-там, она сразу оказалась не похожа на нашу Оленьку Долинскую, которую мы_так_ждали. Уставшая, эта девочка не удивилась, что мы оказались в десять часов у ее парадной, с цветами, бледные и вздернутые; зато как радовалась, увидев нас, ее сестра Наташа и мама. Побежали целовать, обнимать, восторгаться.
Наши с Катей детские "люблю", катино "она меня спасет", мое "она же не забудет" остались нам монетками звенеть в копилке памяти; как будто не было, как будто напрасно, как будто не всерьез. Час наших разговоров, - ее монолога, - и для нас только непонятки, обида, у Кати едва ли не истерика. Страшно? да. Потому что ждали, потому что едва не молились, потому что целый год, потому что это же наша Оленька. Теперь она взрослая, семнадцатилетняя, почти столичная после маленького городка под Владивостоком, почти состоятельная, почти влюбленная; девушка-почти.
Но вот Петербург встретит ее холодным ветром и припухшими губами, мокрым асфальтом и высокими ценами. Ее встретят люди, которым все так же навсенаплевать, за этот год не изменилось ровным счетом ничего, ни в нашей жизни, ни в жизни горожан. Спесь собьют, а мы, кажется, всегда будем ждать Дольку обратно, в наши детские-девичьи горести и счастья.
Я еще чувствую ее запах на своих плечах.
-
-
26.08.2007 в 02:47