проснулся утром весь в бреду. таблетку съел -- не помогло.
прости, я уже давно ничего не могу сделать во время. у меня часы и дни тянутся намного дольше, чем у всего остального мира, и сейчас у меня всё еще первое декабря, даже на кухне календарь висит листом «с первым днем зимы».
я, по-моему, никогда не писала тебе посты на день рождения (может, это и к лучшему), но тут что-то мне взбрело.
я сейчас всё вокруг считаю, так вот, мы знакомы с июля две тысячи пятого — не знаю, что это значит; это тут недавно, казалось бы, но столько времени уже прошло. у каждого с момента знакомства сменилось с десяток имен и прозвищ — это тоже весомый счётный признак в дружбе. я помню несколько первых встреч, потом пустота, потом мы плели Яне дреды, потом пустота, а потом уже мы такие, какие сейчас; еще есть две встречи, висящие где-то в этой пустоте - с Полиной Мороз в Чашке на маяке и с кем-то в Чашке на Староневском. вообще у нас с тобой какое-то параллельное время, я так это чувствую, есть система координат, привязанная только к нашим встречам, и ничего не может быть прекраснее этого.
ты мой отдельный мир, от нашей дружбы всё отскакивает, пружиня: с тобой знакомы какие-то мои друзья, но никто тебя не знает, я не общаюсь ни с кем из твоих знакомых, мы почти никуда не ходим, мы никуда не ездили вместе, ты меня даже никогда не снимала. а при этом что-то, что уже шесть лет внезапно нас держит — держит, и не собирается рваться, и слава бгу. (я люблю тебя не за то, кто ты, но и за то, кто я, когда я с тобой): я не уверена, что абсолютно естественна рядом с тобой, но я себе нравлюсь такая, какая я рядом с тобой, и та степень искренности, которая позволена мне тобой и мной же, она удивительна и прекрасна. твоя уверенность во мне спасает меня. мы говорим о таких разных вещах, а приходим к таким одинаковым выводам. у нашей дружбы есть традиции, а это значит для меня ты-не-представляешь-как-много, традиции. ты изменилась просто КОШМАР КАК с нашего две тысячи пятого, и я тоже, и ты нравишься мне всё больше с каждой встречей, мне кажется, это положительная динамика.
ты отдельный мир. ты стрелец, и ты так отличаешься от всех остальных стрельцов моей жизни — что возможно, я просто нахожусь с тобой по другую сторону баррикад; нахожусь по другую сторону баррикад, вместе с тобой. обычно я там, предводительствую-львовствую этой кучей людей, у которых никак не складывается ничего с этим странным стрельцом, которые постоянно что-то делят с этим стрельцом, безрезультатно выясняют что-то и упорно не понимают этого странного стрельца. а с тобой, мне кажется, мы сидим, как в английском артхаусе, играет задумчивый инструментал, и мы смотрим на театр человеческих действий, и даже редко что-то говорим друг другу, а что говорить; они в замедленной съемке, а мы сидим, курим и смотрим на них через цветное синее стекло; иначе не могло быть, мы слишком дорожим друг другом, я тобой — точно. и моя дружба с тобой никогда не была похожа на дружбу с кем-то другим — и я вспомнила еще, вот мы сидим с Чашке на Среднем в центре зала, у колонны, в марте две тысячи восьмого, и мне Иншу пишет, что «родила, Алиссе 15 дней», и я не могу понять, кто это, звоню, говорю какая Даша, а потом всё встает на свои места, я спрашиваю про Эйри, и мы как-то заканчиваем разговор, и ты говоришь: твоя жизнь просто кино какое-то, и я смеюсь, да, кино; мы выходим, идём к метро, переходим десятую одиннадцатую линии, и я повторяю: да, у меня всё как в кино.
дружба с тобой никогда не могла быть похожа на дружбу с кем-то другим, она с самого начала — с внутренней стороны моей жизни, с мягкой изнанки. (а внутренняя сторона ветра это та, которая остается сухой, когда ветер дует сквозь дождь.) именно так я это ощущаю, не могу описать никак по-другому.
это волшебство в моей жизни.
а начиналось всё так, помнишь
18 - Белые люди
я, по-моему, никогда не писала тебе посты на день рождения (может, это и к лучшему), но тут что-то мне взбрело.
я сейчас всё вокруг считаю, так вот, мы знакомы с июля две тысячи пятого — не знаю, что это значит; это тут недавно, казалось бы, но столько времени уже прошло. у каждого с момента знакомства сменилось с десяток имен и прозвищ — это тоже весомый счётный признак в дружбе. я помню несколько первых встреч, потом пустота, потом мы плели Яне дреды, потом пустота, а потом уже мы такие, какие сейчас; еще есть две встречи, висящие где-то в этой пустоте - с Полиной Мороз в Чашке на маяке и с кем-то в Чашке на Староневском. вообще у нас с тобой какое-то параллельное время, я так это чувствую, есть система координат, привязанная только к нашим встречам, и ничего не может быть прекраснее этого.
ты мой отдельный мир, от нашей дружбы всё отскакивает, пружиня: с тобой знакомы какие-то мои друзья, но никто тебя не знает, я не общаюсь ни с кем из твоих знакомых, мы почти никуда не ходим, мы никуда не ездили вместе, ты меня даже никогда не снимала. а при этом что-то, что уже шесть лет внезапно нас держит — держит, и не собирается рваться, и слава бгу. (я люблю тебя не за то, кто ты, но и за то, кто я, когда я с тобой): я не уверена, что абсолютно естественна рядом с тобой, но я себе нравлюсь такая, какая я рядом с тобой, и та степень искренности, которая позволена мне тобой и мной же, она удивительна и прекрасна. твоя уверенность во мне спасает меня. мы говорим о таких разных вещах, а приходим к таким одинаковым выводам. у нашей дружбы есть традиции, а это значит для меня ты-не-представляешь-как-много, традиции. ты изменилась просто КОШМАР КАК с нашего две тысячи пятого, и я тоже, и ты нравишься мне всё больше с каждой встречей, мне кажется, это положительная динамика.
ты отдельный мир. ты стрелец, и ты так отличаешься от всех остальных стрельцов моей жизни — что возможно, я просто нахожусь с тобой по другую сторону баррикад; нахожусь по другую сторону баррикад, вместе с тобой. обычно я там, предводительствую-львовствую этой кучей людей, у которых никак не складывается ничего с этим странным стрельцом, которые постоянно что-то делят с этим стрельцом, безрезультатно выясняют что-то и упорно не понимают этого странного стрельца. а с тобой, мне кажется, мы сидим, как в английском артхаусе, играет задумчивый инструментал, и мы смотрим на театр человеческих действий, и даже редко что-то говорим друг другу, а что говорить; они в замедленной съемке, а мы сидим, курим и смотрим на них через цветное синее стекло; иначе не могло быть, мы слишком дорожим друг другом, я тобой — точно. и моя дружба с тобой никогда не была похожа на дружбу с кем-то другим — и я вспомнила еще, вот мы сидим с Чашке на Среднем в центре зала, у колонны, в марте две тысячи восьмого, и мне Иншу пишет, что «родила, Алиссе 15 дней», и я не могу понять, кто это, звоню, говорю какая Даша, а потом всё встает на свои места, я спрашиваю про Эйри, и мы как-то заканчиваем разговор, и ты говоришь: твоя жизнь просто кино какое-то, и я смеюсь, да, кино; мы выходим, идём к метро, переходим десятую одиннадцатую линии, и я повторяю: да, у меня всё как в кино.
дружба с тобой никогда не могла быть похожа на дружбу с кем-то другим, она с самого начала — с внутренней стороны моей жизни, с мягкой изнанки. (а внутренняя сторона ветра это та, которая остается сухой, когда ветер дует сквозь дождь.) именно так я это ощущаю, не могу описать никак по-другому.
это волшебство в моей жизни.
а начиналось всё так, помнишь
18 - Белые люди