проснулся утром весь в бреду. таблетку съел -- не помогло.
Как же никто не может этого понять.
Сколько бы я ни оставалась в Москве, я всегда буду уезжать. Сколько бы я ни оставалась в Москве, я всегда буду опаздывать на обратные поезда, курить сырую сигарету у вагона, тупо глядя в асфальт перрона и не в силах поднять глаза на самую волшебную женщину, буду забираться на вечную верхнюю полку и прятать лицо в накрахмаленную простынь, и жалеть, и утирать сопли, слезы, и громкой музыкой в наушниках перебивать желчный пульс в груди: "Я ведь могла остаться". Остановите землю, я сойду, я больше не могу так, это сильнее меня.
Какой смысл объяснять одноклассникам и случайным знакомым, что там, за несколько сотен километров от моря и северного ветра - хорошо. Лучше. Это как объяснять человеку, почему ты куришь другую марку сигарет: никто не уступит, а неприятный осадок останется.
Что же я могу рассказать им. Что я еду встретиться с друзьями? Интернет почти всегда отлично выполняет функцию места встречи, что нельзя изменить. Что я еду выпить особенного венского, купить пару клевых шмоток и погреться под столичным солнцем? С кофейнями в Петербурге все отлично, и дурацкие тц есть, и искусственного тепла - хоть перегрейся. Ну, ну, а что если я еду, чтобы сходить в пару музеев, галерей и пройтись по красивеньким улицам?.. ха.ха.ха. Тем более, что все это фигня. Друзья по вечерам, музеи по утрам, магазины и кофе в перерывах: укладываешься в три-четыре дня, бегая в жару туда-сюда, так ОТКУДА же вылезают эти две недели, наполненные одиноким безделием и коллективными жалобами на скукотищу смертную?
Никогда в жизни не могла бы представить, что все причины могут быть лишь одним адресом: набережная, 1/2, 249. С кем-то мы обсуждали, что очень редко бывает, чтобы человек считал родным город, не в котором он родился и вырос, а который он нашел для себя; Москва никогда не станет для меня этим городом, здесь все слишком по-другому, но есть в столице отправная точка, место, где все сливается для меня в одну длинную жизнь, и это - квартира на киевской, в которой я живу. И пока я на каждую встречу выхожу из этого подъезда, пока я знаю, что после любых пьянок я вернусь сюда и дойду от киевской за семь минут и одну сигарету, краски этого города теплеют, и я без запинки повторяю: "Мне нужно быть дома к одиннадцати".
У каждого человека в этой квартире своя жизнь. Мне часто обидно, что моя оказывается однообразнее и скучнее, но я всегда знаю, за что я плачу скукой и вечерами перед монитором. За два поворота ключа, за звонок и за ее лицо, лицо человека, который помог мне в жизни едва ли не больше, чем кто-либо другой, и я отвечаю за эти свои слова. Потому что ее руку мне не хотелось отпускать третьего апреля, ее мама отпаивала меня чаем и молоком, ее папа рассказывал мне про гитлера, и ее глаза я видела - в молчаливом понимании. И я всегда знаю, за что я плачу скукой и сонными вечерами: за шумную, тихую трезвую ночь и за ее терпение выслушивать мои дурацкие речи, за рассвет во дворе и в восемь утра мой грустный голос: "Наверное, нужно дать тебе немножко поспать.." За "иди маме звони и скажи, что ты не уезжаешь" и еще за тысячи слов, взглядов, смешков, звонков, мест, где мы были вместе; за Воденникова, Бродского и Ивасей, за , за , за .
И вся моя жизнь - ее жизнь, и вся моя Москва - Москва, где меня ждет дома она, и все мое одиночество - без нее, и мои бабочки в солнечном сплетении - ее стук сердца, в которое когда-нибудь мне белый кролик приоткроет дверцу.
я прямо с поезда к тебе лечу и смеются надо мной с невского вороны
Сколько бы я ни оставалась в Москве, я всегда буду уезжать. Сколько бы я ни оставалась в Москве, я всегда буду опаздывать на обратные поезда, курить сырую сигарету у вагона, тупо глядя в асфальт перрона и не в силах поднять глаза на самую волшебную женщину, буду забираться на вечную верхнюю полку и прятать лицо в накрахмаленную простынь, и жалеть, и утирать сопли, слезы, и громкой музыкой в наушниках перебивать желчный пульс в груди: "Я ведь могла остаться". Остановите землю, я сойду, я больше не могу так, это сильнее меня.
Какой смысл объяснять одноклассникам и случайным знакомым, что там, за несколько сотен километров от моря и северного ветра - хорошо. Лучше. Это как объяснять человеку, почему ты куришь другую марку сигарет: никто не уступит, а неприятный осадок останется.
Что же я могу рассказать им. Что я еду встретиться с друзьями? Интернет почти всегда отлично выполняет функцию места встречи, что нельзя изменить. Что я еду выпить особенного венского, купить пару клевых шмоток и погреться под столичным солнцем? С кофейнями в Петербурге все отлично, и дурацкие тц есть, и искусственного тепла - хоть перегрейся. Ну, ну, а что если я еду, чтобы сходить в пару музеев, галерей и пройтись по красивеньким улицам?.. ха.ха.ха. Тем более, что все это фигня. Друзья по вечерам, музеи по утрам, магазины и кофе в перерывах: укладываешься в три-четыре дня, бегая в жару туда-сюда, так ОТКУДА же вылезают эти две недели, наполненные одиноким безделием и коллективными жалобами на скукотищу смертную?
Никогда в жизни не могла бы представить, что все причины могут быть лишь одним адресом: набережная, 1/2, 249. С кем-то мы обсуждали, что очень редко бывает, чтобы человек считал родным город, не в котором он родился и вырос, а который он нашел для себя; Москва никогда не станет для меня этим городом, здесь все слишком по-другому, но есть в столице отправная точка, место, где все сливается для меня в одну длинную жизнь, и это - квартира на киевской, в которой я живу. И пока я на каждую встречу выхожу из этого подъезда, пока я знаю, что после любых пьянок я вернусь сюда и дойду от киевской за семь минут и одну сигарету, краски этого города теплеют, и я без запинки повторяю: "Мне нужно быть дома к одиннадцати".
У каждого человека в этой квартире своя жизнь. Мне часто обидно, что моя оказывается однообразнее и скучнее, но я всегда знаю, за что я плачу скукой и вечерами перед монитором. За два поворота ключа, за звонок и за ее лицо, лицо человека, который помог мне в жизни едва ли не больше, чем кто-либо другой, и я отвечаю за эти свои слова. Потому что ее руку мне не хотелось отпускать третьего апреля, ее мама отпаивала меня чаем и молоком, ее папа рассказывал мне про гитлера, и ее глаза я видела - в молчаливом понимании. И я всегда знаю, за что я плачу скукой и сонными вечерами: за шумную, тихую трезвую ночь и за ее терпение выслушивать мои дурацкие речи, за рассвет во дворе и в восемь утра мой грустный голос: "Наверное, нужно дать тебе немножко поспать.." За "иди маме звони и скажи, что ты не уезжаешь" и еще за тысячи слов, взглядов, смешков, звонков, мест, где мы были вместе; за Воденникова, Бродского и Ивасей, за , за , за .
И вся моя жизнь - ее жизнь, и вся моя Москва - Москва, где меня ждет дома она, и все мое одиночество - без нее, и мои бабочки в солнечном сплетении - ее стук сердца, в которое когда-нибудь мне белый кролик приоткроет дверцу.
я прямо с поезда к тебе лечу и смеются надо мной с невского вороны
