[1606]

18.

18.

Как два года назад писала Настя, — сегодня был длинный-длинный прекрасный день.
Он был не самый спокойный, не самый веселый, все было вообще не так, как я ожидала. Никаких глупостей, никакого алкоголя, танцев на столе, ночных прогулок; вместо этого мы разглядывали коллекцию игрушек из киндерсюрпризов, играли в гитар хироу и на метро уехали домой, а кто-то весь вечер был, прямо скажем, нехило кислым.
Но единственно важно то, что со мной были те люди, с которыми я хотела в этот день быть; больнючие, хмурые, молчаливые, уставшие, они были.

Все проходит. Но сейчас я хочу, чтобы это никогда не кончалось.

Аня. Любовь — это солнце, которые видит закат. Это я, это твой неизвестный солдат.
Я бы хотела, выходя с утра на кухню, видеть ее лицо.
Может быть, это и есть настоящая дружба, когда не устаешь от человека вообще, когда не можешь насытиться, когда жажда не уменьшается с каждой встречей. И я люблю в ней все: черты лица, интонации, движения рук, Юлю, как она курит, музыку, манеру вождения, голос, брелок на телефоне, мысли, сообщения и еще все то, что пока невыразимо словами.
Я бы хотела научиться по голосу в трубке узнавать ее настроение.
Она — абсолютно единственный человек, с которым мне нравится разговаривать о чем-то (хотя мы думаем настолько об одном и том же, что могли бы молчать). В разговоре с ней я выражаю мысли связными предложениями, а если и нет, она все равно понимает. Наш разговор имеет направление, начало и конец, он не сбивается в череду нечленораздельных звуков; при любом итоге есть гипотеза, доказательства, опровержения и вывод; мы не ходим по кругу, повторяя друг за другом. Аня умеет слушать и слышать.
Второй раз в жизни я почувствовала абсолютное спокойствие потому, что рядом со мной именно этот человек. Это ни с чем не сравнится; срабатывает переключатель, щелчок, и твоя жизнь навсегда изменилась.
И главное — я не боюсь этого.

Настя. Хочу каждый день умирать у тебя на руках, мне нужно хоть раз умереть у тебя на руках.
Снова осознавая, что я совсем ее не знаю, я опять люблю ее. Бывает, я начинаю искать загадку, потом мне все равно, часто мне хочется забиться в угол и обидеться, но обычно мне хочется только лечь на холодный пол лицом к стенке и не двигаться.
Слишком многое так или иначе оказывается связано с ее именем, это уже не отпустить, и я затягиваю клубок еще туже. Иногда я спрашиваю себя, что бы представляла из себя наша дружба, если бы была чуть более похожа на человеческие отношения; если бы Настя отвечала на смс раз в четыре месяца, разговаривала со мной, относилась ко всему этому чуточку серьезней, если бы не пропадала ни с того ни с сего на дни, недели и месяцы; если бы я перестала ревновать, попыталась понравиться ее друзьям, если бы я стала относиться к этому проще.
До января две тысячи девятого года мне казалось, что она идеальна.
Но мне уже — все равно. Мое сердце остановилось, случайно упало на Киевской, а я с холодным упорством злюсь, ревную и отношусь к этому серьезно.

Аня. Как поживает скважина в твоей душе?
Она второй человек в моей жизни, с кем мы живем в Петербурге, а встречаемся в Москве.
От долгого общения начинается что-то вроде аллергии, дрожат руки, пятна на ладонях, в горле першит — а остановиться уже невозможно. Поезд, несущийся по рельсам, и стоп-крана нет, и машинист уснул; и ты можешь либо спрыгнуть, либо не думать о том, куда приведет дорога. Песня, которую ты слушаешь сто пятьсот тысячный раз, и все равно плачешь; то есть даже не плачешь, ты спокоен, а слезы текут, и во рту появляется горьковатый привкус.
Мне кажется, я видела Аню еще до нашего знакомства, на улице, или в метро, или в кинотеатре она сидела в соседнем ряду. Это не важно, но я почти помню, что, скользнув взглядом по ее лицу, я подумала: в этого человека я могла бы влюбиться. Он хороший, жалко, мы никогда больше не встретимся.
Теперь, когда я могу позвонить ей и сказать: Аня, пойдем есть вареники, мне иногда слишком сильно хочется стать другом. Но я не вытягиваю пару последних нот, поэтому просто подхожу и обнимаю.

Гай. Ты рано встаешь; жмурясь, пьешь свой утренний чай, чувствуешь почти невзначай — что-то внутри бьется в груди.
Мне грустно, когда он не улыбается.
Я бы хотела это запомнить. У нас много общего, столько, сколько бывает только у незнакомых людей; и он один из немногих, кто может меня удивить. Его стихи вызывают у меня щенячий восторг, и я бы очень хотела послушать, как он играет.
Я не задаю серьезных вопросов, не говорю о важных вещах, но с замиранием сердца надеюсь, что, когда мне нужны будут слова, он не испугается их подобрать.
Не знаю, как человек может быть настолько разным в суждениях и поступках, как можно столькое видеть при такой слепоте. Мое понимание заканчивается на произнесении имени, дальше хаос и медленно приходящее осознание того, что, наверное, это дружба.

Полина. Я люблю тебя за то, что твое ожидание ждет того, что никогда не сможет произойти.
Я знаю ее всю жизнь, хотя мы познакомились только полтора года назад. Прошлое не играет роли, можно делать заметки на полях. В нас я не могу сомневаться.
Для меня никогда в жизни не делали того, что делает она; ко мне никто не относился так; при этом наша дружба держится в равновесии, и никто не выше. Я спокойна с ней, мои чувства не растут кактусом в горле, мне никогда не было больно. Это здоровые отношения.
Мне важно ее присутствие в моей жизни, и, если потребуется, я поступлюсь многим ради того, что бы сделать ее счастливей. Она моя подруга.

Юля.
Хорошая.)

Наташа.
Она поражает тем, что умеет жить чуть небрежно, без видимого беспокойства, и это же - восхищает. Для меня это другой мир, и мне нравится наблюдать за ним.
Мне очень приятно (правильное слово) с ней общаться, тем более что общение сводится обычно к одному: заткнись.

У нас в ванной перегорела лампочка. Я лежала в ванне и думала о том, что остального мира — нет.
Если подобрать под себя ноги и сползти на самое дно, можно представить, что лежишь в огромной белой коробке: слева стенка, справа стенка, а ты смотришь вверх на полосатый потолок. Если повернуть голову, то слышен будет только грохот льющейся воды, и можно попробовать ни.о.чем.не.думать.
Но я вышла с мокрыми волосами, на кухне сидела Полина, Настя судорожно бегала по квартире. Мы вкрутили новую лампочку.
В этом нет ничего страшного, потому что если это рубеж, то я к нему готов.

Раз, два, три. Соберись.
Жизнь продолжается.