Помню, когда Лара сказала, что, мол, я смотрю, ты просто фанатеешь от Наташи, так неприятно стало. Потому что обиднее бывает не тогда, когда вслух рассуждают о твоей глупой влюбленности, нет. Обиднее, когда говорят о твоей глупой детской влюбленности, которой на самом деле нет. И потому что это ведь совсем не так, потому что стереотипы и, возможно, твои старые ошибки порой значат слишком много для новых людей; и мне было бы так легко, если бы Мортан узнала про Сонатку и начала бы меня ругать, учить, выговаривать. И у меня были бы слова, объяснения, причины, облегчение внутреннее, что все уже прошло; и все хорошо, что хорошо кончается.
А тут получается, что и неправда это, и никто не знает, как я внутри горда из-за этого: ведь у меня не снесло крышу, как тогда, ведь я все сделала правильно, ведь я сейчас прекрасно контролирую свои эмоции хотя бы по поводу этого человека, я чувствую только то, что мне хочется, люблю так, как мне хочется. И до слез, никто не знает, скольких трудов мне это стоило.
И невозможно ничего сказать. Неважно, что будет думать и ощущать Лара, главное, мне самой каждое мое слово будет казаться глупым ненужным оправданием, жалкой отговоркой.

И вот сейчас, теперь, я так боюсь потерять. Не человека, нет, Москва не большой в этом смысле город. Я боюсь потерять ту нить, которая связывает нас, ту тоненькую, серебряную, почти невидимую, но такую прочную, как мне хотелось бы думать, леску. На которую нанизаны все совсем немногочисленные смс, письма, комментарии и посты, я могу пересчитать их по пальцам; открытка и Бродский с родным почерком на белоснежном форзаце; тайна моего происхождения, моя учеба на истфаке СПбГУ, я, измученная электричками, и растревоженная Наташа вечером в нашем кофехаусе; вечера на Пушке, Кутузовский и все наши разговоры. Мне так нужна эта женщина, мне нужен ее Город и неумолимая ветреность, я не могу ничего с собой поделать, я буду ждать ее снова и снова в мокрой, грязной и сумрачной столице, я буду думать о ней под проливным дождем, на солнечных лужайках садов, нашими девичьими ночами, бредя по улицам холодного Петербурга, разговаривая с очередным чужим прекрасным принцем. Мне нужен остров в моей жизни, о котором знают только двое, который не нужно защищать от взглядов и суждений, нужно что-то свое, собственное, личное. Потому что нежностью, потому что дорого.

Зачем же я тогда все это выговариваю, открытым постом заявляю? Мне от этого может быть станет чуть легче, а тайное, личное, сокровенное таковым и останется.

Прости, если что-то слишком открыто, ты ведь совсем не любишь это.